Женщины для развлечений - Страница 10

Ответ Гэйл потряс Макса, показав, что он всегда её недооценивал. Впрочем, и Деккеру случалось её недооценить.

Макс согласился отдать Гэйл всё, что бы она ни попросила. Деньги сразу, деньги ежемесячно, долю в компании пластинок. И Тоуни останется с Гэйл. Максу хотелось, чтобы разрыв был полным. Даже их дом о трёх спальнях напротив филиппинского консульства на Восточной 66-й улице могла взять себе Гэйл. Чистый мог выйти развод.

Устранив Макса из своей жизни, Гэйл намеревалась все силы отдать работе у издателя детских книг, где она уже почти пять лет выполняла функции секретаря. Работа ей нравилась, платили хорошо, скоро её собирались повысить, сделать распорядительным ассистентом. Тогда уж она станет заниматься своими проектами, а не секретарскими делами. Будущее казалось таким ослепительным, что Гэйл пришлось бы носить тёмные очки.

И ещё одно преимущество. Жизнь без Макса будет означать мир и покой дома, потому что он и Тоуни плохо уживались. Макс на всё бурно реагировал, к дочери относился излишне строго. Тоуни была импульсивна, беспокойна и не стесняясь высказывала своё мнение.

Деккер никогда не видел Тоуни, но по описанию Гэйл ему понравилась независимость девочки. Если бы он не вернулся из Вьетнама таким развинченным, Тоуни могла оказаться его дочерью. На фотографии, которую прислала ему Гэйл, он увидел светловолосую женщину-девочку чрезвычайной красоты, в которой проглядывала трогательная комбинация строптивости и неуверенности в себе. Эта будущая женщина, подумал Деккер, не станет делать ничего, что ей не хотелось бы делать.

По словам Гэйл, дочь восприняла новости о разводе плохо, она с плачем убежала в свою комнату и захлопнула дверь. Макс ворвался следом за нею и произошла последняя из длинной череды их ссор. Кончилась она тем, что Макс ударил по щеке Тоуни, а Гэйл ударила по щеке его. На следующее утро девочка ушла в школу, и больше её не видели.

Сейчас в мексиканском ресторане, Деккер спросил у Гэйл:

— Записку с требованием выкупа прислали?

— Нет. И очень жаль. Тогда я бы по крайней мере знала, что она жива.

— Я справлялся в соответствующих подразделения полиции, больницах, моргах. Никто соответствующий описанию Тоуни не зарегистрирован.

— А ФБР? Ты что-то упоминал о…

— Да, — кивнул Деккер. — Но если в деле нет пересечения границы штата, они им заниматься не станут. А мы сейчас не знаем, где Тоуни. Будем надеяться, что ещё в Нью-Йорке. Здесь у нас больше шансов найти её. Знакомый в ФБР обещал поместить сообщение о её пропаже в их вашингтонском управлении, но это и всё, что он может сделать.

— Мне не нужны оправдания, я хочу вернуть свою дочь.

— Гэйл, послушай. Тот человек в ФБР говорит, что перед нами проблема. Нет доказательств, что Тоуни похищена. Ни записки о выкупе, ни телефонных звонков, никто не видел, как её похищают. Он говорит, нам остаётся только работать с местной полицией и надеяться на лучшее.

Деккер, хмурясь, помассировал себе затылок.

— Слушай, я занимаюсь пороками — наркотики, грязные деньги и ещё некоторые вещи, о которых и говорить-то не хочется. О том, как искать пропавших детей, я мало знаю, мои информаторы тоже. Но я попробую. Свяжусь со всеми своими контактами, потрясу кое-кого. Но нам нужна вся возможная помощь, и это включает полицейских в твоём участке.

У Гэйл медленно опустилась голова.

— Макс тоже что-то делает самостоятельно. Он побывал в школе, звонил её друзьям, их родителям. Пока ничего. Говорит, что чувствует себя виноватым — ударил её. Я очень стараюсь не винить его в том, что произошло, но это не легко. Это не легко.

Деккер обнял её за плечи.

— Девяносто процентов пропавших детей возвращаются в течение двадцати четырёх часов. Я знаю, что прошло двое суток, но, может быть, Тоуни уже направляется домой.

Он не сказал ей, что большинство сбежавших и вернувшихся оказываются жертвами сексуальных преступлений. А тысячи не возвращаются, потому что их убили в процессе ритуальных жертвоприношений — таких становится всё больше — или убил кто-то из маньяков, специально выслеживающий детей.

Гэйл упёрлась в стойку бара стиснутыми кулачками.

— Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь. Вот и всё.

Она смотрела на Деккера покрасневшими глазами.

— Макс еврей, я католичка, но мы отмечаем Рождество, потому что Тоуни это нравится, а нам приятно, когда она счастлива. Я собиралась искать ей подарки на этой неделе. Она хочет кожаные брюки и туфли от Саши. У неё всегда был дорогой вкус.

— Иди по магазинам, — посоветовал Деккер. — Сохраняй нормальный образ жизни, если сможешь.

— Я рассказала полиции о Тоуни, как ты велел.

— Знаю. Я заходил туда, чтобы знали — я принимаю участие как друг семьи. Они сказали, нет проблем. Просто держать их в курсе. Они проверят всю школу, может, она живёт у кого-то из друзей, потом исследуют этот район — не видел ли её кто после исчезновения.

Кроме этого, как понимал Деккер, Гэйл от своего участка ничего не получит. По большей части полицейские контактны и приветливы. Но уличная преступность в городе высокая и растёт, полиция перегружена работой, у неё со временем формируется черноватый, циничный взгляд на человека. В этом городе бороться с преступностью — всё равно что бежать марафон на одной ноге.

Деккер знал, почему полицейские не рассматривают исчезновение Тоуни как событие чрезвычайное. Чрезвычайным была смерть восьми доминиканцев в квартире на Уошингтон Хейтс, младшему шесть лет, старшему восемьдесят три — все умерли потому, что один из них не тех обманул в сделке с наркотиками. Чрезвычайным была смерть двадцатидвухлетнего полицейского, убитого выстрелом в голову, когда он охранял в Квинсе дом свидетеля по делам о наркотиках: наркомафия показала таким образом, что сотрудничать с полицией опасно.