Дюмас обратил внимание на стакан в руке Форта. Очевидно, мистер Ф. зашёл в бар внизу, а выпивку, наверное, записал на счет Дюмаса. Да ещё к бабе какой-нибудь пристал по дороге сюда, оттого и опоздал.
Нет, Дюмас не был слеп к недостаткам этого афро-американца. М-р Ф. не мог жить без удовольствий, и это делало его ненадёжным в глазах Дюмаса. Главным для него были развлечения, азартные игры, женщины. Вся его жизнь — немедленное удовлетворение. Он и часу не подождёт, чтобы стать счастливым — по мнению Дюмаса, это было характерно для чернокожих в целом.
Перед плетёным креслом Форт запахнулся в свою викунью, потом сел, а ноги положил на мясницкий чурбак, служивший кофейным столиком. Дюмас вернулся на прежнее место. Руку положил на доску для триктрака, лежавшую в соседнем кресле.
Форт поднял стакан в шутливом тосте.
— Подкрепить организм, я говорю. Чем больше пьёшь, тем больше хочется.
— Странно, что ты не влюбился там, внизу, в танцзале. — Монотонный шёпот Дюмаса был не лишён приятности.
Форт отхлебнул виски, звучно хохотнул.
— Я не ищу любви, амиго. Но развлечься всегда хорошо. Потанцевал с миленькой кореяночкой. Лет восемнадцать крохотульке. Я собирался показать ей свой двухдюймовый член.
— Двухдюймовый?
Форт хихикнул.
— Два дюйма от пола.
— Ясно.
— В общем, мы танцуем, и вдруг какой-то кореец подскакивает и утаскивает девчонку. Я хотел ему выдать, но вижу, с ним целая команда.
— Любишь ты усложнять себе жизнь.
Форт ухмыльнулся.
— Всех баб в мире не перетрахаешь, но попытаться-то можно. Ладно, давай говорить о деньгах, которые я заработаю. Я вижу, с тобой твой сраный пёс.
— У Оскара послезавтра день рождения. Ему будет четыре.
Форт фыркнул.
— Четыре года и три ноги. Лучше бы наоборот. Три года и четыре ноги, ты меня понимаешь?
— Суть понял.
Дюмас зажёг ещё одну «Лаки» и выдохнул дым в потолок. Глаза у него предельно сузились, на левом виске билась венка, и он кусал нижнюю губу большими желтоватыми зубами. Иисусе, если бы только у Форта были мозги. Дюмас шумно потянул носом, изобразил улыбку на лице и перевёл взгляд на Форта.
Смотрел он на него несколько секунд. Улыбка Дюмаса, прочно севшая на лицо, была ледяной. Немигающие глаза поблёскивали. Пальцы руки на доске для триктрака сжались в кулак, разжались, опять сжались.
Если бы Форт присматривался к Дюмасу, он бы заметил сигналы опасности. Но глаза за янтарными стёклами были закрыты, и он ничего не увидел. Он кокаина нюхнул не так давно, и душа его парила высоко-высоко. На кокаиновом облаке он не боялся явиться в присутствие господина Бена Дюмаса. Вообще же нельзя не опасаться человека, который не только убивает людей, но и однажды голыми руками задушил терьера, принадлежавшего торговцу наркотиками.
Форту нужны были деньги, кормить игрока в себе, иначе он бы в одном городе не остался с этим ледяным педиком, не то что в одной комнате. Натуральный факт — Дюмас просто не понимает, что такое быть человеком. У Дюмаса большая голова, люди говорили, чтобы подлости вместилось побольше. На улице его прозвали «Хичкоком»: все знали, что он полный психопат.
А самое страшное — его нельзя убить, потому что он уже мёртвый.
Открыв глаза, Форт посмотрел через плечо на стерео-комбайн, откуда по-прежнему лилась барочная музыка — старинная лютня.
— Не знаю, как ты называешь это дерьмо, но это не музыка. Настоящую музыку играют чёрные ребята.
Щёлкая пальцами и напевая что-то из Майкла Джексона, Форт поднялся — чуть покачиваясь и подошёл к бильярдному столу, на котором находился стерео-комбайн. Он не заметил, что пальто из викуньи соскользнуло с плеч и упало на пол.
Дюмас тоже встал. Загасив сигарету в пепельнице на мясницком чурбаке, он зевнул и потянулся. Потом взял доску для триктрака и последовал за Фортом к бильярдному столу. Когда Форт потянулся к ручке настройки, Дюмас поднял доску над головой и обрушил на руку Форта — предплечье сломалось.
Схватившись за руку, Форт с воплем упал на колени. Дюмас принялся бить его доской для триктрака по голове, спине и плечам, разрывая комбинезон острым концом доски. Форт сидел на полу, одной рукою цепляясь за бильярдный стол и призывая Иисуса. Его мольбы к Дюмасу прекратить избиение остались без ответа.
Хичкок бил его всерьёз. Никогда ещё Форта так не обрабатывали. Боль полыхала везде — в сломанной руке, плечах, даже в мозгу. Ему казалось, будто у него вырвали глаза. Он весь был в огне.
Хватит. Иисусе милостивый, не нужно больше. Он боролся за каждый вдох, а мозг сверлил весьма уместный и несколько запоздалый вопрос: Какого хрена он думал, что Дюмас ничего не узнает?
Как бы подчёркивая этот огромный вопросительный знак, Дюмас отшвырнул доску и стал бить Форта ногой в живот и рёбра. Через несколько секунд он остановился, плюнул на лежащего в полуобмороке негра, один раз пнул в спину и отошёл.
Глубоко дыша, Дюмас уселся в своё кресло, расширенными глазами глядя на Форта, который выкашливал неприятные жидкости, лёжа в фетальной позе. Оскар, яростно размахивая хвостом, смотрел на Форта, как бы спрашивая — можно мне тоже поиграть?
— Это для того, чтобы ты лучше понимал, — сообщил Дюмас Форту. — Если бы ты не был мне нужен, я бы тебя прикончил здесь и сейчас. Неужели ты действительно думал, что тебе это сойдёт? Да, вероятно, так. Глупость твоя безгранична. Сядь. Не люблю говорить в спину.
Поскрипывая зубами, Форт медленно перекатился — лицом к нему. Заговорить он смог не сразу.
— Деньги были нужны. Очень.
Его очки еле держались на одном ухе, подбородок был мокрый, комбинезон в тёмных пятнах. Оскар, обильно проливая слюну, принюхивался к золотой цепочке — она порвалась во время избиения.