Такси остановилось у вокзала Ватерлоо, и ей пришлось выйти под дождь. А дождь она терпеть не могла. Он запомнился ей с того дня в Кейптауне, когда человек, одетый священником, застрелил её первого мужа, Роджера — он выступал против апартеида. Такая же погода была и тем утром, когда она покидала Южную Африку, увозя в Англию прах Роджера. Роджера она так любила, что несколько месяцев после убийства спала в его окровавленной рубашке. Проклятый дождь. Она пролила слишком много слёз в дождь, чтобы когда-либо находить его красивым.
Ровена Дартиг дошла до хвоста очереди такси, миновала его, спустившись с тротуара на асфальтированную дорожку. В нескольких ярдах впереди и чуть слева зажглись и погасли фары автомобиля, три раза. Подняв воротник норковой шубки, она пошла быстрее.
Такси вывернуло с улицы на дорожку, ослепило миссис Дартиг. Она быстро прижалась к мокрой стене, давая ему проехать. Потом направилась к лимузину, стоявшему с работающим двигателем, к уюту за дымчатыми стёклами. Открыв заднюю дверь, она села рядом с Паком Соном.
Кореец приветственно поднял бокал шампанского.
— Ну, начнём, — сказал он. — Давид?
Давид Митла, сидевший на переднем сиденье, негромко сказал что-то шофёру корейцу, и лимузин тронулся. Через несколько секунд он остановился у первого такси в ряду, и шофёр посигналил. Три коротких гудка, пауза, ещё два.
Такси, пустое, поехало вперёд. Знака «свободно» на нём уже не было.
Лимузин последовал за ним.
В своих лондонских поездках Сон соблюдал жёсткие меры конспирации. Он никогда не встречался с миссис Дартиг у неё дома или в магазине. Только вечером, на колёсах, в постоянном движении — так было безопаснее для обоих. Шофёр Сона не знал лондонских улиц, поэтому взяли местного таксиста, чтобы он ехал впереди.
— У вас прекрасный вид, — заметил Сон. — Замужество пошло вам на пользу, я думаю. Да, это определённо так.
— Когда муж счастлив, счастлива и жена, — ответила она. Тут Ровена немного покривила душой.
Конечно, брак принёс ей огромное сексуальное удовлетворение, но Майкл-то был не в восторге от этого законного союза, сделавшего его мужем. Он продолжал пить, принимать наркотики, домой возвращался намного позже «комендантского часа». И всё это время тратил её деньги с воодушевлением пьяного матроса в увольнении. Только Богу известно, где Майкл сегодня вечером. Дома его не было, это уж точно.
— Шампанского? — предложил Сон.
— Да, пожалуйста. — Она расстегнула сумочку и передала ему два запечатанных белых конверта, оба размером с письменные. Пока он открывал один конверт, она отхлебнула шампанского, которое оказалось очень сухим и охлаждённым как раз до нужной температуры. Может, Смехотун и психопат, но отличить хорошее вино от конской мочи он умел.
Он вытащил из конверта три листа бумаги и начал читать. Ровена Дартиг дала ему несколько секунд, потом сказала:
— В соответствии с твоими указаниями Бен прислал мне это по факсу сегодня утром.
Сон кивнул, возвращая бумаги в конверт. Эту зашифрованную информацию он будет изучать не сейчас. Здесь содержались самые последние сведения о людях в Лондоне и Нью-Йорке, которым Сон собирался продать поддельную валюту и ценные бумаги.
По его настоянию Бен Дюмас каждого потенциального покупателя исследовал дважды, концентрируясь на личной, профессиональной и финансовой истории. Первый раз — в начале переговоров. И второй — за сорок восемь часов до сделки.
Бен Дюмас представлял отчёты, которые создавали Сону репутацию ясновидящего. Казалось, что он знает вещи, находящиеся за пределами обычного человеческого восприятия. Но такая информация и стоила дорого. Платил Сон Дюмасу весьма крупные суммы.
Второй конверт. Здесь не было зашифрованной информации. Лишь сведения о здоровье Тоуни Да-Силва. Ровена Дартиг не мешала ему читать.
Закончив, Сон улыбнулся, поглаживая лист тыльной стороной ладони.
— Пора платить за музыку.
Открыв дверцу холодильничка, он стал доставать пачки стодолларовых бумажек, передавая каждую миссис Дартиг.
— Пятьдесят тысяч долларов. Первая часть аванса за Тоуни.
— Тысяча благодарностей, дорогой.
Он опять сунул руку в холодильник.
— И остальное.
Сон вручил Ровене Дартиг плоский пакет размером с книгу. С закрытыми глазами она сделала глубокий вдох и прижала пакет к груди. Когда она его разворачивала, её руки дрожали.
— Ах ты милый мальчик, — сказала она Сону. — Милый, милый мальчик.
Взору явилось ожерелье в египетском стиле, из золота, рубинов, брильянтов, жемчуга и бирюзы. К ожерелью были такие же серьги. Ровена Дартиг в жизни не видела ничего столь же красивого. Теплота, разлившаяся по её телу, казалась почти сексуальной.
Ожерелье и серьги были сделаны семьёй Джулиана, эти иммигранты из Италии считались в Лондоне девятнадцатого века лучшими ювелирами. Ровена Дартиг с ума сходила по этим украшениям европейского Ренессанса, в первую очередь картин Ханса Хольбейна. Больше всего ей понравилось тонкое хроматическое чутьё, использование камней по их цвету, а не по ценности.
Прежним владельцем украшений был высохший семидесятилетний князь Стефано Косенца в Риме, тот самый, кто очень любил светловолосых девочек — доведенных до полусмертного состояния он отправлял их потом в бордель в Тунисе. Нуждаясь в деньгах после неудачной игры на бирже, он продал драгоценности, принадлежавшие жене, миссис Дартиг за семьдесят пять тысяч долларов.
Она узнала, что у Пака Сона дела в Риме, и вынудила его оказать ей услугу, купить для неё сокровища княгини Косенца. Хотя и неохотно, Смехотун всё же согласился это сделать.