Женщины для развлечений - Страница 43

У двери, ведущей вниз, Сон приказал солдатам идти вперёд. Рэндом здесь не взорвался, но зачем рисковать. Если что, пусть в воздух полетят чужие руки и ноги.

С автоматами наготове трое солдат благополучно прошли дверь. Когда Сон и Ким Шин вышли следом за ними на лестничную площадку, один из солдат уже обнаружил кровавый след на узкой металлической лестнице, которая спускалась на один этаж вниз и переходила в коридор. Не спуская глаз со стальной двери, Сон опять знаком призвал к тишине и первым ступил на лестницу. При мысли о стодолларовых матрицах ему хотелось танцевать…

Приблизившись к стальной двери, он решил войти первым. О возможных минах Сон уже не думал. Нельзя упустить приз, который ждёт его в коридоре. Он взялся за ручку, сделал глубокий вдох и медленно открыл дверь.

Задерживая дыхание, Сон вошёл в коридор, где было тихо и сыро. Кровь, ещё свежая и видная отчётливо, вела в компьютерный зал слева. Сон услышал в приоткрытую дверь, что кто-то говорит по-вьетнамски. Пахло сигаретным дымом.

Сильно потея, он крадучись пошёл вдоль кровавого пунктира на каменном полу. Позади него солдаты заглядывали в пустые комнаты — осторожность стала для них чем-то естественным. У компьютерного зала Сон остановился — так, чтобы его не было видно изнутри — и прошептал Киму Шину: «Свидетелей оставлять не будем. Никто не должен знать, что стало с матрицами». Ким Шин согласно кивнул.

Сон поднял свой пистолет-пулемёт над головой, показывая его солдатам. По счёту три он резко опустил руку и бросился внутрь.

Оказался он в серой комнате без окон, набитой компьютерами, терминалами, принтерами. Люди Сона быстро направили оружие на четырёх вьетнамцев. Вьетнамцы окаменели, и одному из них, который прикуривал сигареты, спичкой обожгло пальцы.

Другой же — в нём Сон узнал лейтенанта тайной полиции — только что поставил последний из четырёх чемоданов перед принтером у дальней стены. Лейтенант начал протестовать, но корейцы его перекричали. В смутные времена с вооружёнными людьми не спорят. Лейтенант, естественно, умолк.

Рэндом. С остекленевшими глазами и открытым ртом сидел он на полу, спиной к какому-то устройству в чехле. Рядом стояла на коленях молодая евразийка и держала его за руку. Корейцы кричали и ругались, ударами прикладов заставляя вьетнамцев опуститься на колени.

Отшвыривая ногами пустые банки от кока-колы и вьетнамские газеты, Сон подбежал к Рэндому, вытащил у него из-за пояса «Кольт» и бросил своим солдатам. Потом сунул свой пистолет Рэндому под подбородок. Сон был так взволнован, что едва выговаривал слова.

— Матрицы. Где они?

Рэндом молча смотрел в потолок невидящими глазами, а евразийка показала на лежащую рядом вьетнамскую газету, свёрнутую, испещрённую кровавыми отпечатками пальцев. Сон потянулся к ней дрожащей рукой. Медленно, почти благоговейно он развернул газету. И увидел матрицы. Две тонкие пластинки металла, чуть больше бумажной сотни.

Вне себя от восторга, он опять сложил газету, крепко сжал руками и поднялся. Вдруг он захихикал. Неплохую операцию он провёл. Жаль, отец и мать не дожили до этого дня. Сон начал танцевать чечётку — пистолет в одной руке, долларовые матрицы в другой. Щёлканье каблуков дробило тишину и фоновое гудение компьютеров. У Сона было восхитительное настроение, а на всех остальных он плевал.

На солдат, стоявших разинув рты. На евразийку, смотревшую на него как на сумасшедшего. Они просто ничтожества, человеческие нули. Он захватил матрицы. Счастье, которое так долго ускользало, теперь у него в руках. С этим ощущением не хотелось расставаться никогда. С той стороны комнаты ему улыбался Ким Шин, знавший, что значит для друга этот момент.

Сон перестал танцевать, улыбнулся женщине.

— Как тебя зовут?

Она сейчас держала Рэндома в руках, склонившись к нему так, что чёрные, до плеч волосы закрывали её лицо.

— Констанс Херайль. Я его невеста, — ответила она по-английски с французским акцентом.

— Уж скорее, игрушка стареющего мужчины. Что делаешь здесь ты и эти полицейские?

Она повернула к Сону заплаканное лицо.

— Он собирался увезти меня на Гавайи. Мы хотели пожениться там и жить у океана.

Эта картина счастливого будущего показалась Сону выдумкой, причём не очень оригинальной. Американские солдаты часто увозили куда-нибудь вьетнамских и евразийских женщин — потрахаться. Однако же Харрисон Рэндом в отчаянном положении обратился именно к этой Херайль. Кого ещё он попросит о помощи? Не американское посольство, разумеется. Хихикая, Сон подумал: я вышиб из-под него лестницу, и Рэндом сейчас дрыгает ногами.

Чувствуя себя всё более уверенным, он внимательно рассматривал женщину. Лет двадцати с небольшим, аккуратная задница, груди увеличены силиконом, чтобы нравились американцам.

Слёзы Констанс не трогали Сона. Он считал, что она себя жалеет, а не об умирающем скорбит. Рэндом был её билетом из Сайгона, билетом, который вдруг аннулировали. Если она не найдёт другой выход, скоро окажется в коммунистическом лагере перевоспитания, где её в перерывах между мытьём уборных и рубкой деревьев будут насиловать охранники.

Сон чуть наклонился, чтобы лучше рассмотреть Констанс Херайль — или, вернее, её удостоверение с фотографией, пришпиленное к лёгкой блузке. Она работала в административном аппарате Национальной полиции. Вообще-то для неё и этих четырёх более нормальным было бы сбежать, как сделали остальные здесь. Или Рэндом сказал им о матрицах? Сон чувствовал — что-то тут не так.

Его внимательный взгляд обвёл четыре чемодана и вьетнамцев, стоящих на коленях и с руками на затылке. Их оружие, американские автоматы и пистолеты, люди Сона отобрали и положили на крышку принтера. Держались вьетнамцы довольно уверенно, и Сон решил, что они из полиции или разведки. А Констанс Херайль, вероятно, секретарша или клерк. Его беспокоило, что эти пятеро всё ещё здесь, когда остальные давно разбежались.