Уверенность в себе придавала ему энергии. Деккер был уверен, что может побить кого угодно. Он чувствовал себя королём и ходил как король. Однако ничто не могло сравниться с тем чувством, которое он испытал на плацу под жарким солнцем, стоя со своей ротой, когда впервые сделал шаг вперёд уже морским пехотинцем. Защипало в носу, и Гэйл он любил так сильно, как никогда в жизни.
Она знала, какой это важный для него день. Когда манхэттенский ресторан, в котором она работала официанткой, не захотел дать маленький отпуск, Гэйл уволилась и прилетела к нему. А у Деккера это получился особый период в жизни: время, когда он всем был доволен.
Мать Деккера, посредственная певичка на Бродвее, и отчим, актёрский агент, даже не подумали его навестить. Он им вообще не был нужен. Их жизнь концентрировалась вокруг шоу-бизнеса. Деккер не имел отношения к шоу-бизнесу, и это делало его неличностью.
Глядя на эту пару, Деккер убеждался, что ложь и всяческие фокусы очень даже помогают добиться своих целей. Нет более опасных людей в мире, чем люди хитрые. Этот урок он запомнил хорошо.
Его родного отца, ветерана Второй мировой войны, призвали с началом Корейской войны, и он погиб, когда северный кореец вытащил чеку у гранаты: взорвались оба. Но дело, конечно, не в родном отце, просто он понял однажды, что его мать и отчим — вовсе не те люди, с которыми он хотел бы общаться. Они не давали ему чувства эмоционального покоя и безопасности, он рос в состоянии постоянной настороженности. Семейная жизнь оказалась первым контактом Деккера с тёмной стороной жизни.
В охранной школе морской пехоты его и других отборных парней учили охранять американские посольства и консульства. Но сначала он использовал две недели отпуска, положенные после курса начальной подготовки. Провёл он эти две недели у Гэйл в Нью-Йорке, матери позвонил — потому что Гэйл так сказала — но заходить не стал.
Его мать тоже позвонила один раз, сообщила, что они переезжают, их новый дом в Уэстчестере, там пруд, теннисный корт и двухсотлетний дуб. Деккер обещал писать и писал, действительно отправил два письма за первый свой месяц в Сайгоне. Оба остались без ответа. А от Гэйл приходило больше двадцати писем в месяц.
Однако Вьетнам сильно изменил Деккера, и эти изменения не могли не повлиять на его отношения с Гэйл. Там он убивал — вначале отражая попытку вьетконговцев проникнуть в посольство, позже при сопровождении американского посла в аэропорт, где он инспектировал эвакуационные процедуры. Убийства обнажили тёмную сторону Деккера, нечто такое, что он боялся принести домой, к Гэйл.
Во Вьетнаме он видел вещи, описать которые невозможно. Ну разве выразишь словами, каково это — войти в морг и увидеть голые тела мёртвых американских солдат, сидящих на стеклопластиковых стульях, лица зашиты, разорванные взрывами до неузнаваемости, лица более ужасные, чем в любом фильме ужасов.
Или девятилетняя вьетнамка, без ног, милейшая девочка, которая очень постаралась убить Деккера и чуть в этом не преуспела. Это произошло однажды вечером, четыре месяца назад, когда Деккер, Ла Порт и Твентимэн вышли из бара недалеко от бараков ЦРУ. Деккер и Твентимэн уходить не хотели, потому что этот бар был одним из немногих мест в Сайгоне, где попадались круглоглазые белые женщины — медсёстры, например, посольский персонал и прочие. Но скучавший по дому Ла Порт хотел позвонить туда перед Рождеством и потащил их за собой.
Как раз когда они выходили из бара, в дверь вкатила безногая девочка на маленькой платформе, она держала мятую жестянку с поблекшими цветами на продажу, а на круглом личике играла тёплая улыбка. Ла Порт купил два цветка, сказав, что это для его Люсетт и Феликса. А Деккер взял и купил вдруг по цветку себе и Твентимэну. Он где-то читал, что цветы — язык любви. Ла Порт любил Люсетт и маленького Феликса. Оставался вопрос о Гэйл — любит ли ещё её Деккер?
В квартале от бара Твентимэн, самый пьяный из троих, заявил во всё горло, что он лучше намажет голую задницу мёдом и сядет на муравейник, чем проведёт лишний день в этой сральне под названием Вьетнам. А через секунду они услышали взрыв.
И крики. Быстро повернувшись, они увидели огромный огненный шар на том месте, где только что стоял бар. Позже им сказали, что к платформе безногой девочки была привязана пластиковая взрывчатка. Подбили её на это вьетконговцы. Девочка убила себя и двенадцать американцев. Когда Ла Порт сказал — я спас вам жизнь, ребята, я и моя семья, Деккер не стал спорить. Единым словом не возразил.
Но в ту ночь и ещё много ночей безногая девочка оживала для Деккера. В его снах взрыв повторялся снова и снова, вопли умирающих раздирали ему голову, жадными руками охватывал адский жар горящего здания. Он видел, как его тело разлетается на части, в воздухе веер из крови и обломков костей, огонь пожирает ему глазные яблоки — и просыпался с криком, в холодном поту. Он понимал, что это чисто психическое, но поделать с собой ничего не мог.
По кровавому следу.
В коридоре Деккер остановился ярдах в двенадцати от входа в компьютерный зал, Ла Порт и Твентимэн — чуть позади него. Кровь прокапала пунктир прямо в дверь, без остановок. Из дверной щели доносились голоса, и это беспокоило Деккера. Пока неизвестно, кто там, автоматы должны быть со снятыми предохранителями.
Хотя номинально отрядом командовал Шоу, в случае осложнений главным становился Деккер. Это знали и морские пехотинцы, и сам Шоу. Ну — тут никаких проблем. Шоу вполне устраивало, что в кризисной ситуации решать будет кто-то другой.